Недавно закончила чтение книги "Долина совести". Определенно, даже не зная всех книг этой пары, скажу, что вещь, наверняка, одна из самых лучших.
Здорово, когда в книгах есть захватывающий сюжет, который держит тебя, не давая оторваться от нее, но для меня этого мало... Я уже давно поймала себя на том, что считываю со страниц любой книги прежде всего нравственную позицию самого автора, его размышления о жизни, трудностях, их преодолении каждым в меру своего мировоззрения и внутренней силы собственного духовного уровня, о путях развития человеческой личности, ее основных ценностях. И его видение о том, как можно эту жизнь улучшить.
Свобода личности - основная тема романа. И два героя, которые наделены сверхспособностями привязывать к себе невидимыми узами людей, для которых жизнь без них становится невозможной.
Ведь чего только нельзя добиться человеку, обладая таким даром...
Интересно, будь у вас такая сила, на что бы вы ее направили, в каких целях воспользовались ею?
И только сейчас осознала, что моя философская сказка "Раскол" написалась после того, как я переварила внутренне эту вещь...
Ночь старалась переродиться в утро... 
Она хотела, но никак не могла уйти, потому что внутри нее спрятался злой колдун - карлик Мун, дирижировавший сейчас рождением человеческой Души, которую он люто ненавидел за ее прошлый свет. Он поклялся отомстить ей за это при ее новом рождении... Яркий чистый свет этой Души был отвратителен горбуну Муну, потому что в ее лучах отчетливо была видна чернота и грязь его собственной, в которой жили только ненависть и зависть...
Душе было трудно. Она стремилась к свету, но время ее рождения Мун ревниво стерег несколько сотен лет, старательно накапливая все свои темные силы, чтобы нанести удар в решающий момент.
И вот, наконец, свершилось!
Время нового рождения Души пришло. Она собирала себя из тонких светящихся лучей, концентрируя свет и чистоту. Но как только она пробилась наполовину из Вселенной в мир людей, колдун тут же швырнул в нее черноту ненависти, злобу зависти и серость безотрадности, и цвет Души окрасился мрачными черными тонами...Это было невыносимо тяжело и больно, но только вначале, потом, когда краски Муна впитались, часть уже рожденной Души становилась похожей на него самого.
Но как ни был могуществен горбун, даже ему не под силу было остановить восход солнца. И вот оно выкатилось, слегка заспанное, но уже улыбающееся, встряхнуло своими золотыми лучами и полетели их брызги на вторую половинку только что рожденной Души, заставляя ее сиять и переливаться, отражая солнечный свет...
Теперь Душа стояла в мире, который был для нее так притягателен там, в небытие, она так мечтала нести свет и добро! Но сейчас неведомая сила разрывала ее на две части - одна требовала подчиниться злу, вторая стремилась нести добро... Напряжение достигло пика и, не выдержав его силы, Душу просто раскололо на две равные половины. Они стояли рядом и смотрели друг на друга, не в силах оторвать взгляд.
Две противоположности, два врага, две несовместимые части одного целого....
Отторжение было настолько сильным, что они круто развернулись и полетели в разные стороны, чтобы никогда больше не видеть друг друга.
Но чем дальше одна половинка Души удалялась от другой, тем быстрее начинался распад каждой из них, они таяли с такой катастрофической скоростью, что понимали - сохранить себя поодиночке невозможно, каждая из них нуждалась в другой, чтобы обрести целостность и полноту. Они вновь стали приближаться друг к другу, чувствуя, как их переполняет радость от безумного желания слиться в одно целое. Но когда оставался последний шаг, их снова отбрасывало друг от друга...
Никак не могли стать единым добро и зло, белое и черное...
Так до сих пор и бродит расколотая Душа по миру, хотят воссоединиться две ее половинки, да никак не получается...
И вновь тысячи женщин смотрят в меня из зеркал. Я подошла поближе к одному их них. Вот эти глаза, наполненные тоской, так и звали за собой......Темно и холодно в маленькой келье. Раннее утро. Кажется, спит весь мир, кроме колокольни, которая созывает сестер на молитву. По одной потянулись на утреннюю молитву монахини, как легкие тени, тихие и почти невидимые среди слегка потрескивающих горящих свечей...
В храме тоже холодно, но я забываю об этом, когда преклоняю колени перед иконой Спасителя. В который раз я прошу Его научить меня прощению? В который раз сражаюсь с гордыней, разрушившей мое счастье? Не перечесть...
Бегут минуты, складываясь в часы, пересохшие губы вновь и вновь повторяют одну молитву за другой, но душевное смятение не становится меньше, боль в душе все также жива и остра, как и год назад, когда я впервые постучала в двери монастыря, попросив приюта и став послушницей...
Я больше не могла жить среди людей, смотреть на их улыбающиеся лица, в такие, казалось, открытые и искренние глаза, после того, как со мной случилась эта история.
Воспоминания вновь и вновь возвращались ко мне, обдирая сердце, точно наждаком...
Мой кабинет, телефоны на столе, компьютер, папки с документами, новые интересные проекты, отличная слаженная команда, в которой мне повезло работать вот уже семь лет. Кто-то сказал однажды, что счастье, это когда ты утром с радостью идешь на работу, а вечером с радостью возвращаешься домой. У меня была именно такая жизнь...До этого звонка, который раздался, как десятки других телефонных звонков.
- Слушаю Вас! - в трубке молчали, как будто ожидая чего-то.
- Говорите. На связи начальник отдела информационных технологий Берестова.
- Здравствуйте, Елена Николаевна, - раздался вкрадчивый голос. - К сожалению, у меня для Вас не самые приятные новости. В силу причин, которые Вы сами должны понять, я не могу представиться, но и не могу не сообщить о ставших мне известными некоторых фактах в силу моего глубоко уважения к Вам.
- В чем дело? Говорите же! - мне не понравилось такое начало разговора, но что-то заставило сильнее сжать телефонную трубку.
- Мне очень жаль, Елена Николаевна, но Ваш муж сейчас развлекается с собственной секретаршей по адресу...
- Я с ненавистью бросила трубку, как будто отбрасывая от себя гремучую змею. Мир перед глазами завертелся, сжался до каких-то непонятных желтых точек, мельтешащих перед глазами с невероятной быстротой.
- Спокойно, спокойно, Аленушка, - уговаривала я саму себя, - ничего страшного не случилось, мало ли завистников на земле, которым чужое счастье, как кость в горле. Ты же знаешь, что Андрей не способен на предательство, вы настолько близки, что ни одному из вас никогда не потребуется кто-то другой. Все больше и больше я успокаивалась, убеждая себя в правоте собственных слов...
Вечером Андрей весело рассказывал о происшедшем за день, смешил меня своими блестящими каррикатурами на сослуживцев, пока я готовила ужин на кухне. Он помогал мне резать овощи, время от времени утыкался мне в волосы, и вдыхая их запах, говорил:
- Единственная моя...
Эти моменты я любила больше всего. Только он один мог так трепетно произнести эти два слова, которые волновали все мое существо, раскрывавшееся ему навстречу до самого последнего уголка...
Я слегка отодвинулась и тихо сказала:
- Знаешь, мне сегодня позвонили и сказали такую странную вещь о том, что ты развлекаешься со своей секретаршей. Это правда, Андрей?
Нож выпал у него из рук, и он застыл на месте, точно изваяние.
- И ты... ты поверила? - выдохнул он, глядя на меня с горечью и упреком. Краска стыда залила мое лицо и шею, но присосовашаяся к сердцу с самого утра мерзкая пиявка вдруг отвалилась сама собой и исчезла.
- Нет, конечно же нет! Иначе бы я приехала на место преступления и застрелила тебя, - со смехом я наставила на Андрея указательный палец, иммитируя выстрел, - вот так. А потом еще контрольный в голову, - я подошла и обняла его, вдыхая такой родной и непередаваемый запах... Скоро мы уже хохотали вдвоем.
Приближался памятный день - десятилетний юбилей со дня нашей свадьбы. И не было на свете счастливее нас двоих. Накануне, уставшие от беготни и предпраздничной суеты, мы лежали, обнявшись, и болтали ни о чем... Мне вдруг вспомнился тот далекий звонок из прошлого, и я спросила мужа:
- Слушай, помнишь, пять лет назад я рассказывала тебе об одном телефонном звонке, когда некая таинственная незнакомка решила предупредить меня о твоем флирте с секретаршей? Дело-то это такое глупое, да уж и столько лет прошло, а мы с тобой вполне цивильная пара, с широкими взглядами. Скажи, может и правда ты поддался тогда минутной слабости? Ведь это может случиться практически с любым человеком, святых-то не бывает... Чего уж там...
- Ты действительно так считаешь? - Андрей посмотрел на меня с любопытством.
- Ну, конечно, - я улыбнулась, прикрыв глаза и сжавшись вдруг внутри в пружину.
- Было дело, если честно сказать. Как бес какой-то попутал. Сам до сих пор не понимаю, как такое могло получиться, - медленно проговорил Андрей и с облегчением вздохнул, точно камень, который он долгое время таскал на себе, свалился с его плеч. - Но ведь ты, ты, Аленушка, понимаешь, что все это ничто, просто идиотский порыв, ты же ведь не будешь сердиться и простишь мне эту ошибку? Ведь ты же сама говорила - кто старое помянет - тому глаз вон.
- Да, да, конечно. Успокойся, все это глупости, и они давно в прошлом. Не стоит и вспоминать. Давай спать. Завтра у нас нелегкий день. Все-таки такая серьезная дата!
Я выключила свет и повернулась к стене.
В моей душе медленно поднималась страшная, черная, беспросветная буря.. А я даже и не догадывалась, что способна на подобное чувство.
Андрей мирно дышал во сне, иногда причмокивая губами, как ребенок. Я тихо поднялась, натянула на себя первые попавшиеся под руку вещи, кинула в сумку паспорт и деньги, оставшиеся от моей зарплаты, и пошла к выходу. Потом остановилась, раздумывая, взяла ручку, лист бумаги и быстро написала:
Кто старое помянет, тому глаз вон, а кто старое забудет, тому - два. Прощай. Меня не ищи. Не вернусь. Лена.
...Служба кончилась.
В ближайшее воскресенье я принимаю постриг в монахини.
...Издалека медленно и глухо наплывали длинные тяжелые удары колокола. Они текли где-то в пространстве, разговаривая на своем языке, как будто зачитывая чей-то приговор. Все внутри меня сжалось от этой тоскливой размеренной мелодии. Сердце опутал липкий страх...
Среди каменных плит подземелья чадили факелы, огонь был больным и слабым, как-будто ему нечем было дышать. Стены от долголетней сырости потемнели и покрылись лишаями, которые таращили свои бледно-серые глаза, точно желая облепить меня и согреться теплом человеческого тела.
Совсем рядом звучал монотонный голос...
"Мы, викарий Великого Инквизитора, во славу и честь досточтимого имени Бога и для возвеличения святой ортодоксальной веры, а также и для искоренения еретической извращённости, свойственной ведьмам, мы, указанный судья, предписываем и приказываем отлучить Бьянку Мартини от святой Церкви и предать ее огню за такие тяжкие преступления, совершенные ею, как собственноручное произведение грозы, отравление скотов и колодцев. Дочь ее, ведьмино отродье, пронзить кинжалом, и также предать огню вместе с матерью ее сего дня на заре...."
Я то выплывала из тумана боли, опоясывающей все мое тело от многодневных пыток, то вновь он накрывал меня с головой, и я впадала в забытье. Но слова били меня, как камни, раня каждую клеточку моего существа, и боль вновь возвращала меня к жизни, к той страшной действительности, в которую я отказывалась верить. До меня медленно доходил смысл происходящего.
Меня и мою шестилетнюю дочь приговорили к сожжению на костре!
- Нет, нет, - слабые слова сорвались с моих губ. Великие, справедливые судьи, это ошибка! Ошибка и наветы врагов! Я и моя дочь верны Богу, мы никогда не обращали свой взор в сторону Дьявола!
- Заседание окончено! Уведите ведьм и приготовьте их к казни!
Черные капюшоны судей смотрели на меня прорезями пустых глазниц, которые никогда не знали ни любви, ни сострадания.
- Неееееет! - я закричала и забилась на растрескавшихся каменных плитах. За что? За что вы хотите погубить мою девочку? Моего светлого ангела, которого послал мне Господь в награду за все мои муки. Будьте вы прокляты! - я уже не осознавала слов, которые рвались у меня изнутри.
- Если вам нужна жертва - убейте, сожгите меня, но не трогайте мою дочь! Мой цветок еще даже не распустился.
- Мама, мамочка, давай уйдем отсюда, мне так страшно, - тоненькие ручки обвили мою шею и маленькое тельце, все дрожа, прижалось ко мне.
- Девочка моя, ничего не бойся, все будет хорошо! Мама не даст тебя в обиду, - я улыбнулась через силу и погладила свою малышку по голове.
- Уведите! -в голосе послышались едва различимые истеричные нотки.
Ненависть, самая черная и страшная, какая только бывает на земле, захлестнула мою душу. Она накрыла меня такой дикой и яростной волной, что я, казалось, готова была броситься на стены и прогрызть их, разнести по камню эту темницу и тех, кто вершил здесь свой несправедливый суд. Я еще не понимала, что во мне просыпалась древняя и могущественная сила всех матерей мира, готовая на все ради защиты собственного дитяти, дающая мне силу и дарующая свое бессмертное благословение.
Я задрожала, чувствуя, как эта мощная дикая волна поднимается откуда-то изнутри, разбивая колодки на ногах и руках, как гнилые бруски, разрывая мое тело и выбираясь наружу. С треском лопнула телесная оболочка, и оттуда хлынула безумная неуправляемая энергия. Она росла и разливалась вокруг кипящей лавиной. С трудом я удерживала ее в рамках огромной, выросшей до самых свод фигуры, отдаленно напоминающей человеческую. Внутри нее метались и сверкали молнии. Я спрятала внутри стихии свою девочку, растворив ее в себе до поры. И вонзила молнию в каменные плиты.
- Если Богу закрыта сюда дорога, то я призываю вас, Мертвые, свершить справедливый суд над виновными в преступлениях!
Каменные плиты ломались, как деревянные щепки, проваливаясь в самые глубины земли, изнутри полезли тысячи обугленных мертвых костей когда-то живых женщин, осужденных на костер, как сегодня я и моя дочь. Их становилось все больше и больше, пока они не заполнили собой все подземелье. Кости начали складываться в женские и детские фигуры, потянуло сырым могильным холодом, в страхе отшатнулось пламя факелов от невиданного доселе и умерло. Тишина и мрак накрыли подземелье. Лишь нечеловеческий стон тянулся и длился тягостным эхом, как воспоминания о страшном прошлом, и кровавые отблески мертвых женских глаз освещали вершившееся.
Женщины образовали полукольцо и бесшумно продвигались к судьям, окаменевшим от ужаса. Вот уже они окружили судейский помост и вглядываются в каждого из них, пронизывая насквозь своими нечеловеческими взглядами их человеческую оболочку.
Одно за другим покатились по подземелью слова:
- Убийца! Виновен! Казнь!
- Убийца! Виновен! Казнь!
- Убийца! Виновен! Казнь!
Я отпустила свою силу на свободу, и молнии одна за другой забили в пространство рядом с судьями в черных капюшонах. Потянуло запахом горелого. Раздались крики. Инквизиторы были охвачены пламенем, которое с наслаждением и веселой яростью пожирало их. Черные капюшоны метались, обезумев от ужаса и боли, они молили о пощаде, катались и выли, точно звери, пытались бежать, но кольцо женщин держало их крепче любых колодок...
Бушевало очищающее пламя, уничтожая боль и страх... Стены и потолок обрушились, и навсегда погребая под собой страшное прошлое...
Суд свершился!
Я улыбалась своей невиданной, неизвестной силе, которая, оказывается, жила во мне всю мою жизнь... Я больше не знала страха...
ПРЕДИСЛОВИЕ
Несколько месяцев назад я начала сочинять эту новую сказочную повесть-фэнтези. Потом жизнь меня завертела, закрутила, и я забыла о ней. А сегодня, в день своего рождения, мне почему-то захотелось ее продолжить. Потому что она немножко и обо мне, о моей жизни, о моих чувствах, мыслях и ощущениях... Как и "Пока горит свеча" эта повесть тоже психологическое фэнтези для взрослых.
Так как части повести разбросаны во времени и в пространстве, по разным страницам, я решила сделать оглавление, чтобы те, кому она чем-то интересна, могли быстро отыскать нужные части.
ОГЛАВЛЕНИЕ.
По мере написания новых частей я буду добавлять их в оглавление.
Сказочная повесть "Зов незнакомого мира" Часть 1. Зов незнакомого мира.
Что-то вдруг разбудило героиню среди ночи...Непонятный зов настойчиво требовал куда-то торопиться...И хотя страх заставлял зашкаливать удары сердца, ноги сами несли в неизвестном направлении...
Сказочная повесть "Зов незнакомого мира" Часть.2. Долина странных туманов.
Странный переливчатый туман долины, в которой она оказалась, населяли волшебные существа, которым что-то было от нее нужно. Но вот что?
Сказочная повесть "Зов незнакомого мира" Часть.3. Приют обезумевших желаний.
И уже совсем рядом то ли старинный замок, то ли со средневековая крепость, двери которого распахиваются, точно выполнив, наконец, свой долг, приведя героиню в "Приют обезумевших желаний"...
Сказочная повесть "Зов незнакомого мира" Часть.4. Сумасшедшая скрипка.
В замке прячутся давно забытые желания, они обезумели, не имея возможности свершиться. Они тоскуют и кричат звуками обезумевшей скрипки...
Сказочная повесть "Зов незнакомого мира" Часть.5. Разговор с зеркалами.
В тысячах зеркал отражается героиня, чувствуя связь с каждой из женщин, живущих в них...
Зов незнакомого мира. Сказочная повесть.Часть.6. Нефрет.
При помощи одного из зеркальных образов героиня вспоминает время, когда была жрицей-танцовщицей Древнего Египта.
Зов незнакомого мира. Сказочная повесть.Часть.7.Казнь.
И новая метаморфоза - героиня оказывается в средневековье, приговоренная судом инквизиции к сожжению на костре.
Зов незнакомого мира. Сказочная повесть.Часть.8. Послушница.
Гордыня и неспособность прощать разрушают жизнь героини и приводят ее в монастырь.
Он выкатился на кровать, и я увидела два похожих на глаза, светящихся голубоватых огня. Они внимательно уставились на меня, словно считывая какую-то информацию, и постепенно с обитателем пузыря начали твориться метаморфозы. Шар растягивался, удлинялся, обретая тело, похожее на рыбье, и вот уже передо мной незнакомый дельфин, похожий внешне на меня и моих друзей, но в то же время совершенно далекий и чужой со странными голубоватыми глазами, из которых смотрело неизвестное таинственное существо.- Кто ты? Что с тобой произошло? - спросила я.
- Я почти ничего не знаю и не помню. Знаю только, что был должен оказаться на этом корабле и найти волшебный кристалл, который вез в Индию один из его пассажиров. И вот когда я уже почти приблизился к своей заветной цели, разыгрался ужасный шторм, и корабль начал тонуть. Мне срочно пришлось скрыться в защитном пузыре, чтобы не погибнуть, ведь в тот момент я принял облик человеческого существа и мог, также, как и остальные люди, погибнуть. Но я не успел полностью трансформироваться и остался почти таким же слабым, как люди, и если бы не ты, неизвестно сколько мне бы пришлось находиться внутри спасительной оболочки.
- А что это за кристалл? И зачем он тебе нужен?
- О! Это волшебный кристалл, исполняющий любые желания. Он может переносить через пространство и время, может создавать новые миры и уничтожать старые, может дать вечную жизнь и еще многое другое... Я же хочу, чтобы кристалл помог вернуть себя, свою утраченную память, восстановить силу и вернуться на свою родину, по которой я тоскую и которую когда-то потерял. Моя энергия медленно убывает, сил становится все меньше, и очень скоро мой свет может погаснуть навсегда, и тогда я распадусь на миллионы частиц и растворюсь в пространстве, став просто звездной пылью...Глаза его потемнели, в них заплескались боль и страх...
- Тогда давай искать кристалл вместе, - предложила я. Меня зовут Серебряный Плавник. А как называть тебя?
- Называй, как хочешь, я все равно не помню своего имени.
- Хорошо. Тогда я стану звать тебя Голубым Пришельцем. Поплыли.
Они медленно поплыли среди обломков корабля в поисках кристалла. Всю ночь они искали, заглядывая в самые дальние уголки затонувшего корабля, но кристалла не было нигде.
- Наверное, его утащило течение, - сказала я Голубому Пришельцу. В этом месте живет течение, которое служит многорукому чудовищу, поселившемуся у нас с незапамятных времен, и, скорее всего, твой кристалл уже в его власти, в Черном Подводном Гроте. Все жители нашего озера боятся его и никогда не заглядывают в эту часть озера.
- Что же делать? - в отчаянии спросил Пришелец.
- Ты сказал, что кристал может уничтожать миры, - в задумчивости проговорила Серебряный Плавник. Значит, однажды, чудовище сможет уничтожить и наше чудесное озеро...Я не вижу другого выхода спасти его, кроме того, как попробовать вырвать кристал из лап Многорукого...
Стивен Кинг предостерегает в своей книге от злоупотребления наречими, которые загромождают текст и делают его в некоторых случаях почти бессмысленным.
Есть интересный сайт, на который мне дал ссылку один из участников мастер-группы, где можно научиться улучшать приемы своего литературного письма. Я рекомендую его начинающим авторам вместе со статьей
"Прием письма ¹3: Осторожно с наречиями"
Автор предупреждает "Будьте внимательны в употреблении наречий. Они могут или «обескровить» глагол, или дублировать его значение."
В качестве самокритики - мне, как раз, это здорово свойственно ))) В новых своих сказках пытаюсь избавляться от наречий, как тольку могу. Но пока не всегда получается ))).
Получилась вот такая сказка )))
Над старым, потерявшимся среди вечности, городом, вечерами нависала огромная башня с часами. Однажды часы встали, и время в городе остановилось. Казалось, вот-вот, и она упадет, раздавив своей тяжестью маленькие домики, сиротливо прижавшиеся друг к другу. Но некому было переживать о возможном несчастье, некому было починить часы, потому что жизнь людей в этих домиках замерла вместе с последним боем часов.
Я плыла, в окружении серебристой стайки своих подруг, торопясь к только что затонувшему после бури кораблю. Мои плавники подрагивали от возбуждения, все мои мысли были уже там - среди кают погибшего гордого красавца, за которым я наблюдала, когда играла с другими дельфинами поблизости от него. Кто-то с корабля звал меня. Я слышала сигналы, они шли один за другим, точно призывы о помощи живого существа.И вот, наконец, я вижу сломанную мачту, упершуюся в песчаное дно, навеки ставшее последним пристанищем для его хозяина. Я проникла внутрь и медленно поплыла среди кают. Почти все двери были открыты, вода полностью заполняла все свободное пространство. Фигуры захлебнувшихся людей покачивались в воде, не сводя с меня навсегда остекленевших взгляда, в котором застыл предсмертный ужас и безумная молчаливая надежда на спасение...
Зов усиливался с каждой минутой, становился все сильнее и громче. Осторожно преодолевая то одно, то другое препятствие на пути, я, наконец, достигла закрытой двери, за которой скрывался тот, кто меня звал. Я легонько толкнула дверь каюты, но ее заклинило, тогда ударила сильнее,еще сильнее, изо всех сил... Дверь распахнулась...Внутри было сумрачно, повсюду тянули руки зеленые водоросли, закрывая от меня кровать, отгороженную от остальной комнаты задвигающимися шторками-альковом, за которыми что-то шевелилось...
Еще удар, и шторы пробиты...
В центре кровати шевелился матово-красный пузырь, медленно перекатываясь с одного места в другое. От него шли слабые фосфорецирующие лучи, немного освещавшие окружающее пространство. Кто-то внутри пытался и никак не мог выбраться наружу. Стенки пузыря растягивались то в одном, то в другом месте от напряженных усилий его обитателя.
Сигналы о помощи достигли пика...
Я резко ударила по стенке пузыря острым плавником...
Незнакомая темнокожая женщина ступила в круг из зеркала, подойдя совсем близко ко мне и тихо позвала:
- Нефрет... Вспомни меня, вспомни себя, Нефрет...
Ее фигура расплывалась перед моими глазами хрупкой белоснежной дымкой, обволакивая и окутывая нежностью, тонкими ароматами далеких стран и давно забытыми воспоминаниями, пока вся не растворилась вокруг, превратившись в мое длинное белое одеяние...
Воспоминания нахлынули, точно огромные океанские волны...
Я стояла в центре богато убранного зала Золотого Дворца, мои длинные черные волосы переплетали золотые ленты, сверкали и звенели на руках и ногах браслеты, выложенные драгоценными камнями, длинную шею огибало ожерелье из монет, точно сделанных из сияния солнца. Благоухало тело, лоснившееся от благовонных масел, его украшала лишь белая набедренная повязка.
Со всех сторон на меня были устремлены восхищенные взгляды присутствующих. Почти совсем рядом я увидела величественный трон фараона, смотревшего на меня с нежностью и ожиданием.
- Танцуй, Нефрет, - послышался чей-то голос.
Ударили барабаны, заговорил ритм, и по всему моему телу пробежала жаркая сладкая дрожь как предвкушение спешащей навстречу радости.
Магия танца молниеносно захватила меня в плен, закружила, подхватив точно легкую паутинку, и понесла...
Мои ноги и руки сами двигались в такт барабанному бою, казалось, тело взлетало над каменными резными плитами, извиваясь змеиными кольцами. Звенели браслеты на запястьях, пылали тысячи свечей, отражаясь в золотом убранстве, душа моя неслась навстречу Возлюбленному - тому Единственному, для которого я была рождена, для которого творилось сейчас все это волшебство....
Это был не просто танец...Это был полет и послание любви, ее неутолимая жажда и призыв, ни на что не похожая песня и музыка сердца, заклинание и молитва...
Любовь к тебе вошла мне в плоть и в кровь
И с ними, как вино с водой, смешалась.
Как с пряною приправой – померанец
Иль с молоком – душистый мед.
О, поспеши к Сестре своей,
Как на ристалище – летящий конь,
Как бык,
Стремглав бегущий к яслям.
Твоя любовь – небесный дар,
Огонь, воспламеняющий солому,
Добычу бьющий с лету ловчий сокол.(с)
Теряя себя в стремлении быть частью любимого, я упала к ногам фараона и в экстазе припала губами к его золотым сандалиям...
Я очнулась, распростертая на полу зеркальной залы замка. Разгоряченное танцем тело еще дышало и трепетало от наполняющей его любви. Нефрет помогла мне подняться и, улыбаясь, сказала:
- Ты вспомнила, ты смогла!
Я смотрела на черноволосую смуглую женщину, и во всем ее облике проступали знакомые до боли черты - мои черты! Я знала до самых кончиков пальцев все ее ощущения и чувства, как свои собственные, я сама жила ее жизнью и ее любовью к фараону, в гробнице которого она похоронила себя заживо тысячи лет назад, оставшись навсегда у его тела и оплакивая любимого, оставившего ее одну в этом мире...
Я знала все. Потому что сама была этой женщиной. Нефрет шагнула в меня, как в открытую дверь, сливаясь с моим телом и возрождая в нем глубоко уснувшую любовь, питавшую тысячи лет мою женскую сущность, точно живой водой из неиссякаемого волшебного источника.
Каждая клеточка моего существа наполнилась легкостью и ощущением радости. Мне хотелось напоить этой живительной влагой всех женщин, которые окружали меня среди мерцающих зеркал.
Древнее заклинание само сорвалось с моих губ, я вскинула руки, и в центре зала забил фонтан. Его мощные струи с невероятной силой устремлялись к сводам замка из золотого цветка лотоса, каждая капелька сверкала и переливалась тысячами разноцветных искр. Великолепие фонтана обрамляли белые и красные цветы, весь пол устилали лепестки.
Стены замка таяли на глазах, пока совсем не исчезли. А фонтан рос и ширился, разливая вокруг себя чистое глубокое озеро. Лепестки превращались в длинные лодки, в каждой из которой сидели женщины. Они смеялись, опускались в воду, плещась и играя в ней, точно дети, и вода преображала их. Глаза их светились, разгораясь все ярче, и вот уже не видно ничего, кроме сияния, и только по всему озеру плывут серебряные звезды, мерцая и переливаясь.
Каждая звезда играла своими лучами, проникая внутрь и рассказывая мне о моем далеком прошлом...
Одна из них оказалась совсем рядом , и сама легла в мою ладонь. ..
Прим. В Древнем Египте к любимым было принято обращаться как к "сестре" или "брату"
Они обволакивали фигурку девочки со скрипкой все плотнее и плотнее, пока она совсем не исчезла из виду, а потом не стихли безумные звуки, так пугавшие маленькую девочку и меня...Хорошо сделанный диалог показывает, умен персонаж или глуп (мистер Бате, который не может сказать «аппетит», не обязательно дурак; чтобы составить суждение на эту тему, надо его еще послушать), честен или плутоват, интересен или скучен. Хороший диалог, вроде тех, что написаны Джорджем В. Хиггинсом, Питером Штраубом или Грэмом Грином, приятно читать, а плохой диалог – это скука смертная.
Как и в других областях беллетристики, ключ к написанию хорошего диалога – честность. Если вы честны в словах, которые сходят с уст ваших персонажей, вы увидите, что подставляетесь под приличный поток критики. Не проходит недели, чтобы я не получил по крайней мере одного рассерженного письма (обычно больше), где меня обзывают матерщинником, хамом, гомофобом, расистом, похабником или просто психопатом. В большинстве случаев у авторов этих писем душа вскипает от выражений в диалогах вроде: «Пора нам убывать из Додж-сити», или «Мы тут хлопка не выращиваем, и ниггеры нам без надобности», или «Ты куда лезешь, мудила грешный?»
Моя мать, упокой Господь ее душу, не одобряла грубости и вообще подобных разговоров, она называла это «язык необразованных». Но это не мешало ей завопить «Ой, бля!», если случалось попасть «себе молотком по пальцу. И большинство смертных, христиан не менее, чем язычников, не задумаются сказать что-нибудь подобное (или посильнее), если собака сблюет на ковер или автомобиль соскользнет с домкрата.
Очень важно говорить правду – от этого многое зависит, как чуть не сказал Уильям Кэрол Уильяме, когда писал про красную тачку. Пусть Легиону Приличия не нравится слово „насрать“, но иногда на него натыкаешься – никогда ребенок не прибегал к матери сообщить, что маленькая сестренка „испражнилась“ в ванну. Он может сказать „покакала“ или „сделала по-большому“, но боюсь, что, вероятнее всего, прозвучит слово „наорала“ (у маленьких кувшинов – большие уши).
Если написанный вами диалог должен обладать звучанием и реализмом, которых так печально не хватает в «Войне Харта» – хорошем, впрочем, романе, – а он должен, то для этого необходимо точно воспроизводить, что говорит человек, попав себе молотком по пальцу. Если заменить «Ах ты говно!» на «Ах ты сахар», подумав о Легионе Приличия, то этим будет нарушен непроизнесенный договор между автором и читателем – ваше обещание выражать чистую правду о том, как люди говорят и действуют.
С другой стороны, может, кто-то из ваших персонажей (допустим, незамужняя старая тетушка главного героя) действительно сказала бы «ах ты сахар», попав себе по пальцу. Вы будете знать, какое слово употребить, если знаете своих персонажей, а мы узнаем что-то о герое, что-то более живое и интересное. Смысл в том, чтобы каждый из действующих лиц говорил свободно, не оглядываясь на Легион Приличия или Кружок Христианских Читательниц. Поступать иначе – это не только бесчестно, но и трусливо, а писать беллетристику в Америке начала двадцать первого века – занятие не для трусливого интеллекта, тут уж можете мне поверить.
Найдется еще куча цензоров, каждый прицепится к чему-то своему, но главный пункт у них один: чтобы ты видел мир так, как видят его они… или хотя бы молчал в тряпочку о том, что ты видишь не так. Это адепты статус кво. Люди не обязательно плохие, но опасные, если вы верите в свободу интеллекта.
А в принципе я согласен со своей матерью: грубость и вульгарность – действительно язык невежд и людей, словесно ограниченных. По большей части, по крайней мере – возможны исключения, вплоть до ненормативных афоризмов большой выразительности и силы. Эти фразы не годятся для гостиной, но они метки и живы.
Описание – вот что делает читателя воспринимающим участником вашей истории. Хорошо описывать – это приобретенное умение, одна из главных причин, почему нельзя научиться писать, если не будешь читать много и писать много. И вопрос не только в том, как, вопрос еще и в том, сколько. Чтение поможет вам узнать сколько, но только стопы исписанной бумаги ответят на вопрос как. Обучиться этому можно только в работе.
Описание начинается с визуализации того/что должен испытать читатель. Кончается оно вашим переводом того, что вы видите внутренним зрением, в слова на странице. Я уже говорил, что нам часто приходится слышать: «Знаешь, это так потрясающе (или так ужасно/странно/забавно)… просто описать не могу!» Так вот, если вы хотите добиться успеха как писатель, вы должны мочь описать, да еще и так, чтобы у вашего читателя мурашки побежали по коже от узнавания. Если вы это можете, ваш труд будет оплачен, и заслуженно. Если нет, то будете коллекционировать листки с отказами и, быть может, интересоваться карьерой в захватывающем мире телемаркетинга.
Я считаю, что место действия и текстура куда важнее, чтобы читатель действительно ощутил себя внутри книги, чем любые описания внешности участников. И я не думаю, что портрет должен быть кратчайшим путем к характеру. Так что избавьте меня, будьте добры, от героя с пронзительно-умными голубыми глазами я решительно выставленным подбородком, равно как и от надменно-высоких скул героини. Это все – плохая техника и ленивое письмо, аналог занудливых наречий.
Для меня хорошее описание обычно состоит из нескольких точно выбранных деталей, которые заменяют все остальное. Как правило, это те детали, которые первые приходят на ум. И они точно пригодятся для начала. Если захотите, потом сможете их переменить, добавить, убрать – это можно, для того и придумано переписывание. Но, думается мне, вы сами поймете, что почти всегда первые увиденные детали – самые лучшие и точные. Следует помнить (и чтение прозы докажет вам это снова и снова, если у вас возникнут сомнения), что перебрать с описаниями так же легко, как и недобрать. Если не легче.
Ключ к хорошему описанию – начать с того, чтобы ясно увидеть, а закончить тем, чтобы ясно описать, используя свежие образы и простой словарь. Свои первые уроки в этом отношении я получил от чтения Чандлера, Хэммета и Росса Макдональда; а еще больше уважения к силе сжатого описательного языка я получил от чтения Т. С. Эллиота (эти иззубренные когти, скребущие дно океана, эти кофейные ложки) и Уильяма Кэрола Уильямса (белые цыплята, красная тачка, перья в ящике со льдом, такие сладкие и такие холодные).
Как и в других областях искусства повествования, тренировка улучшает умение, но никогда не дает совершенства. Да и с чего бы? Что тогда будет за радость писать? И чем сильнее вы будете стараться быть простым и ясным, тем глубже будете понимать сложность американского диалекта. Обманчивая у него простота, это я вам говорю. Упражняйтесь в этом искусстве и всегда напоминайте себе, что ваша задача – сказать то, что вы видите, а потом продолжать рассказ.
Если «Много читать, много писать» – Великая Заповедь (а я вас уверяю, что так оно и есть), то сколько это – много? Для разных писателей по-разному.
Джон Кризи, английский автор детективов, написал пятьсот (да, вы правильно прочли) романов под десятью псевдонимами. Я написал где-то тридцать пять (некоторые по-троллоповски длинные) и считаюсь плодовитым, но по сравнению с Кризи я просто бесплоден. Некоторые современные романисты (Рут Ренделл/Барбара Вайн, Ивен Хантер/Эд Макбейн, Дин Кунц и Джойс Кэрол Оутс) написали уж никак не меньше меня, некоторые куда больше.
С другой стороны – со стороны Джеймса Джойса, есть Харпер Ли, автор единственной книги (гениальная «Убить пересмешника»). Многие другие, в том числе Джеймс Эйджи, Малкольм Лаури и Томас Харрис (пока что), написали меньше пяти. В этом ничего нет плохого, но я вечно ломаю себе голову над двумя вопросами: сколько времени заняло у них написание книг, которые они написали и что они делали в остальное время? Пледы вязали? Устраивали благотворительные базары? Били баклуши? Может, я несколько хамски ставлю вопрос, но мне действительно, поверьте, интересно. Если Бог дал тебе что-то, что ты умеешь делать, какого же черта ты этого не делаешь?
Мой собственный график очерчен достаточно четко. Утро принадлежит новому сочинению, которое в работе. Время после обеда – сну и письмам. Вечер – чтению, семье, играм «Ред соке» по телевизору и редактированию, которое просто не может ждать. В основном утро – мое главное время для письма.
Когда я начинаю работу над новой книгой, я не останавливаюсь и не замедляюсь, покуда есть силы. Если я не буду писать каждый день, персонажи у меня в мозгу прокисают – они начинают выглядеть как персонажи, а не реальные личности. Острие повествования ржавеет, я теряю ощущение хода и темпа сюжета. Хуже всего, что теряется ощущение развертывания чего-то нового. Работа начинает ощущаться как работа, а для большинства писателей это первый поцелуй смерти. Писательство в лучшем своем проявлении – всегда, всегда, всегда – что когда оно для автора вроде вдохновенной игры. Я могу писать хладнокровно, если надо, но лучше всего – когда работа свежа и так горяча, что трудно удержать в руках.
Правда в том, что когда я пишу, то пишу каждый день, трудоголик я или нет. В том числе и в Рождество, в Четвертое июля и в свой день рождения (в моем возрасте уже стараешься этот проклятый день не замечать). А когда я не работаю, так не работаю совсем, хотя в такие периоды у меня обычно разбалтываются нервы и нарушается сон. Для меня не работать – это и есть настоящий труд. Когда я пишу, я выхожу на огромную площадку для игр, и даже худшие проведенные там три часа чертовски хороши.
Я люблю делать десять страниц в день, что составляет 2000 слов. Это 180 000 слов за три месяца, вполне приемлемый объем книги – такой, в которую читатель может с удовольствием погрузиться полностью, если вещь хорошо сделана и остается свежей. В какой-то день десять страниц выходят легко, в полдвенадцатого я уже встаю из-за стола и занимаюсь мелочами, живой и веселый, как крыса на колбасном складе. Иногда же, когда слова идут туго, засиживаюсь до чая. Любой вариант меня устраивает, но лишь в исключительных обстоятельствах я позволяю себе прекратить работу, не сделав свои две тысячи слов.
Самое главное для регулярной (троллопской?) продуктивности – работать в безмятежной обстановке. Даже продуктивному писателю трудно работать в атмосфере, где прерывания и отвлечения являются не исключением, а правилом. Когда меня спрашивают о «секрете моего успеха» (понятие идиотское, но деваться от него некуда), я иногда отвечаю, что секретов два: я сохраняю физическое здоровье (так было по крайней мере до тех пор, пока меня не стукнул фургон на обочине летом 1999 года), и я сохраняю брак. Ответ этот хорош и потому, что снимает вопрос, и потому, что в нем есть элемент правды.
Сочетание здорового тела и здоровых отношений с самостоятельной женщиной, которая не позволит задурить себе голову ни мне, ни кому-нибудь другому, позволяют мне сохранять работоспособность. И я думаю, что верно и обратное: моя работа и удовольствие, которое я от нее получаю, способствуют устойчивости моего здоровья и моей семьи.
